Моя подруга живет в хосписе.
Она не работает там, не умирает и не больна даже легким насморком.
В хосписе умирает ее брат. А поскольку Роспотребнадзор ввел запрет на посещение больниц и хосписов, подруга оказалась перед выбором: жить в его палате или оставить брата одного в эти последние дни.
Причина запрета понятна: забота в эпоху ковида о здоровье пациентов и медперсонала, который, к слову, уходит домой после окончания смены.
Пострадал от пандемии и детский хоспис "Дом с маяком". Раньше мамы, лежащие с больными детьми, кооперировались и легко могли выйти хотя бы походить по улицам, купить себе что-то нужное. Некоторые даже успевали работать и возвращались только к вечеру.
Теперь выход на улицу порой сродни квесту.
В детских хосписах была отлично налажена система волонтерской помощи. К малышам приходили нянечки, у которых были свободные часы на основной работе, приезжали аниматоры и клоуны, обученные специальным навыкам отвлечь ребенка от страданий и боли. Мамы тем временем занимались с психологами, парикмахерам.
Коронавирус сильно усложнил эту часть хосписной жизни.
И в высокопрофессиональных, замечательно обустроенных, тем не менее казенных заведениях женщины с детьми (будем честными, выбор жить в больнице с ребенком в основном делают мамы) оказались заложниками не только основной болезни, но и COVID-19 и решений Роспотребнадзора.
Разрешение остаться в палате у взрослого человека в высшей степени гуманно. И благодарная подруга это осознает в полной мере.
Но с наступлением сумерек, когда сходит дневная суета и заканчиваются процедуры, когда из темных и тихих углов вылезают самые страшные страхи и кажется, что бездна отчаяния вот-вот поглотит добро, она тоскует по "возможности выйти, зайти к себе домой, принять душ в своей ванной комнате, погулять со своей собакой, поработать хотя бы ночью".
Она благодарна еще и потому, что на ее глазах уходят одинокими те, кому повезло меньше – их родственники не имели возможности выбрать жизнь в хосписе. Она видит не только боль пациентов, но и страдание их родственников: сыновей, дочерей, внуков. А иногда отцов и матерей.
Страшнее этой боли нет ничего. Когда я была совсем маленькой, подруга мамы встретила на кладбище женщину, приходящую на могилу к сыну. И та ей сказала: "Неправильно это — хоронить родителям детей".
Всю жизнь я помню ту историю. Но теперь я знаю, что еще более неправильно не иметь возможности проститься с детьми, пусть и взрослыми. Не держать их за руку, не иметь возможности сказать о любви.
И оставить умирать в одиночестве.
Одиночество — слово не случайное. Хоспис, в котором лежит Ваня, очень хороший. Каждый, кому довелось посещать лежащих в нем друзей и близких, подтвердит: в нем работают врачи высшей квалификации, замечательные медсестры, прекрасные нянечки и весь остальной персонал.
Но ни врач, ни медсестра не нужны больному в последние часы его жизни. Я знаю это точно, потому что умирала однажды. Умирала в прямом смысле слова.
5 лет назад я уже была в коме так долго, что врачи обсуждали бессмысленность поддержания во мне жизни и планировали отключение от системы жизнеобеспечения. Семьи рядом не было. Не было никого.
На рассвете я увидела, что к моей постели стали подходить родственники. Будто нехотя: у папы шел футбол, мама планировала доварить щи, Таня (сестра) куда-то бежала с сыном Димычем в коляске.
Петя (брат) всех собирал вокруг меня "в хоровод". Он так и сказал: "Давайте возьмемся за руки и будем водить хоровод". И начал петь гребенщиковскую "Под небом голубым".
Они запели нестройно, стесняясь друг друга и самих себя: кто-то, как Петя, не умел петь, другие странно себя чувствовали в этом дурацком круге. Но через некоторое время, приободрившись, они сплотились в любящую семью против смерти.
На следующий день я вышла из комы.
Так что если нет возможности обнять уходящего близкого и держать его до последней секунды, это можно себе представить. И думать, постоянно думать о том, как любишь его. Можно даже кричать или водить хоровод — не стыдно.
Хотя хосписы и больницы для посещения лучше было бы открыть. Милосерднее.
