Огромная потеря. Полная сил, на 99-м году жизни сраженная безжалостным коронавирусом ушла Ирина Александровна Антонова. Выдающийся искусствовед, хранитель ценностей российских музеев, пожизненный президент Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина в Москве.
Это она работала в годы Великой Отечественной операционной медсестрой в военном госпитале. Это она принимала в Москве спасенные художественные ценности Дрезденской галереи в 1945-м, включая Сикстинскую Мадонну Рафаэля. Она же паковала ее обратно в Дрезден, когда Хрущев решил Дрезденскую галерею немцам вернуть.
Русский интеллигент самой высшей пробы. Антонова всю жизнь предпочитала заниматься делом, увеличивая в мире количество красоты, не отвлекаясь на суетное политиканство и разлагающий скепсис.
"Мой муж – гораздо более умный человек, чем я, мой "второй университет", как я его называла, всегда говорил: "Ты идиотка, как ты можешь в это верить?" А я находила оправдания. Любила свою страну, верила в лучшее будущее", – говорила Ирина Антонова.
Она находила точки опоры в прекрасном и этим заражала сподвижников. Хотя, конечно, не могла не замечать и контекста, порой, тяжелого.
"Мы в 1956 году сделали выставку кого? Пикассо! Эренбург привез его личную коллекцию. И люди думали: "Все открылось, все можно". Опять появилась вера. Потом – бац! Хрущев со своим погромом. Ну, это уже все восприняли с отвращением и неприятием, по крайней мере, в моем кругу. И прекрасно понимали, что это было организовано группой художников, которые подставили своих коллег", – говорила Антонова.
И остается удивляться, откуда у нее всегда были эта сила, ясность и внутренний свет. Она готова была все это пронести и через вековой юбилей.
"Знаете, почему я долго живу? Потому что на разных этапах – и когда заблуждалась, и когда просто не знала правды – я была искренней перед самой собой. Не было того, что больше всего угнетает, разъедает душу, здоровье, клетки, – лжи существования, когда для себя ты один, а для других другой. Я никогда не держала фигу в кармане. Никогда. У меня были другие недостатки. Были прегрешения? Думаю, что относительно мелкие", – отмечала Ирина Антонова.
Колонны Пушкинского – в траурном одеянии. У музейной ограды мерзнут розы. С Ириной Антоновой прощаются ее музей и ее город.
"Моя жизнь слита с музеем, и это не пустые слова", – признавалась Ирина Антонова.
Последнее интервью Ирины Александровны – в августе этого года она рассказывала о спасении Дрезденского собрания, с которого и началась жизнь Антоновой в Пушкинском. 10 августа 1945-го к зданию на Волхонке подъехала грузовики, солдаты стали разгружать шедевры. Из ящика за номером сто достали завернутую в белые одеяла Сикстинскую Мадонну.
"И вдруг она открылась нам, – вспоминала Ирина Антонова. – Сняли все ткани, и мы ее увидели не очень хорошо освященную. Сердце пронзилось в это время. В такой близи такого сильного ощущения не ожидали".
А вот и сама Антонова на фотографии между грузовиков – как всегда – стремительная, влюбленная в искусство. А ведь только отгремела война. Она таскала снаряды, работала в госпитале, а однажды поезд, на котором ехала с мамой, попал под бомбежку.
"И вдруг вижу, что сидит женщина беременная и говорит: я никуда не пойду. Я осталась с ней, это был мой героический поступок. Я сидела, она положила мне голову на колени, живот рядом, голова на коленях… Так сидели. Там бахало. Вдруг гудок, и кричат: "Обратно в вагоны!" – рассказывала Антонова.
Бесстрашие – это про Антонову. Никогда ее музей не был тихой заводью. После открытия выставки Тышлера на молодого директора обрушился гнев Фурцевой.
"Она подошла ко мне, протянула руки, приперла меня к стене и сказала: "Что вы наделали? Что я слышу? Вы сделали выставку Тышлер!" А что, спрашиваю, разве вы не знаете, его не выставляют. Подходит Борис Иогансон, так на нее посмотрел: "Тышлер – хороший художник", – говорила Ирина Антонова.
Ирина Антонова опережала время. Перевернулся взгляды советского человека и на западное искусство.
"Она взлетала по огромной мраморной лестнице Пушкинского музея мгновенно. Она блистательно проводила переговоры и с упорством добивалась привоза в Москву шедевров", – сказала генеральный директор Третьяковской галереи Зельфира Трегулова.
В 1974-м, узнав, что "Джоконду" экспонируют в Токио, решилась на обратном пути остановить шедевр, и очереди опутали музей на Волхонке. День и ночь – шли люди.
"Если Лихачев научил нас говорить правильно, то Ирина Александровна научила нас правильно видеть. Это касается и взрослых, и детей", – считает художественный руководитель Государственного Театра Наций, народный артист РФ, Евгений Миронов.
И действительно поколения уже любят Пушкинский таким, каким его сделала она. Душа музея. Великая женщина, которая верила, всегда в то, что только красота спасет мир.
"Красота очень важна, иначе миру грозит возможность опустить на четвереньки", – была уверена Антонова.
"Москва – Париж" в 1981-м была выставкой века. Антонова тогда сказала: нашей репутации уже ничего не грозит. И посмотреть приходили даже не французов – на Гончарова, Ларионова, Малевича, Филонова, Кандинского.
"Это камертон, который с нами останется: с музеем и с нашими зрителями, которых больше, чем нас", – отметила директор Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Марина Лошак.
Как останутся неподражаемые "Декабрьские вечера" – в этом году ушедший в онлайн фестиваль впервые открылся без нее . А ведь 40 лет назад это она вдохновила Рихтера.
Влюбленная в музыку, в театр, она в юности пересмотрела все спектакли с Качаловым и однажды провела три дня в очереди за билетами в Московский художественный. Расплакалась, увидев Уланову на сцене Большого театра.
"Она не пропускала ни одной значимой премьеры. У нее всегда была своя точка зрения. Даже если было непринятие спектакля, она об этом говорила так интеллигентно", – подчеркнул Владимир Урин, генеральный директор Большого театра.
Она обожала водить машину – это уже московская легенда, как изящно Ирина Александровна ездила на маленьком красном Fiat. А вот она на мотоцикле с Джереми Айронсом в 2007-м на открытии выставки "Три столетия американского искусства".
"Ей предложили проехаться по двору музея на мотоцикле с каким-то американским актером. А был еще Джереми Айронс. И вот она сказала: нет, я хочу с Айронсом. И она проехала круг, два. Это был такой шаг необыкновенный, и тут он проявилась как женщина". – вспоминает искусствовед Андрей Сарабьянов.
Всегда безупречна, элегантна, строгий костюм, нитка жемчуга. Обаятельная в своей строгости.
"У меня есть одно очень неинтеллигентное качество – я не подвержена депрессиям. Хороший интеллигент должен быть депрессивным, впадать в отчаяние. Руки не опускаются при этом", – говорила Антонова.
"Она умела дружить и любить. Верю, что эта беспримерная труженица заслужила не только покой, но и свет", – сказала президент Русского благотворительного фонда Александра Солженицына Наталия Солженицына.
В музейный выходной, когда не было посетителей, могла задержаться в одиночестве в итальянском дворике, через который проходила каждый день на протяжении 75 лет. Говорила, так уж сложилось: один музей, один муж.
С площади уходят солдаты, а за ними и мама – ее с детства преследовал этот сон. И одиночество, которое на вершине, становилось только острее.
"Миссия должна быть внутренняя. Если вы подумаете, что я считаю миссией музей, нет. У меня больной сын. Он прекрасный человек, абсолютно беспомощный, целиком зависящий от меня. Он читает книжки и даже по-английски, он играет на фортепиано, но он пятилетний ребенок", – рассказывала Ирина Антонова.
Она мечтала найти опекуна для сына и не успела. Не дописала книгу о своем музее. Но сбывается большая мечта – о создании вокруг Пушкинского "музейского" – как говорила Ирина Александровна – квартала, где одно из зданий будет носить ее имя.
