Заходя в православный храм мы привычно ожидаем увидеть там стены, украшенные фресками и орнаментами, богато оформленные иконы, золотом сияющий иконостас и облачения. И редко когда рассматриваем их вблизи, а еще реже задумываемся, откуда они взялись. Из прошлого? Но ведь ткани ветшают, краски блекнут. Это если говорить о незакрывающихся в советский период церквях. Из этих было вынесено все ценное, что-то попало в музеи, остальное пропало бесследно. Со стен сбиты любые изображения, даже орнаментальные рамки.
Ответ прост: здания приводят в порядок реставраторы, образа в них пишутся иконописцами, а облачения, убранство, вышивают золотошвейки. Откуда берутся матера вышивки, как, где и чему учатся и даже сколько может заработать золотошвейка накануне двунадесятого праздника Успение Пресвятой Богородицы (на службе выносится Богородичная Плащаница) рассказывает преподаватель Школы церковной вышивки "Убрус" Мария Кулыбина.
- Мария Анатольевна, я тут подумала: заходит человек (неважно, верующий, неверующий) в храм и видит на аналоях – это такие подставочки для книг и икон – блестящие перекидки. Дальше, где иконостас, занавесочка золотая или красная сверкает – богатая. Алтарники бегают по храму в расшитых балахончиках, а батюшка так и вовсе в пух и прах разряжен.
- И митра на нем с каменьями...
- Митра знатная, но ее хотя бы видно, а награды под ризой – палица с набедренником -никому не видны, а ведь тоже сверкают и для облачения каждого цвета отдельно шьются. И мало кто подозревает, что в алтаре находится немало расшитого убранства.
- В храме, помимо того, что вы перечислили, довольно много тканей. Это хоругви, покровы на раке, на Престоле. Смотря в какой храм зашел этот человек.
- В среднестатистический. И редко кто задумывается, откуда эти храмовые и священнические облачения сегодня берутся. А ведь часть старых, старинных истлела со временем, огромное количество было экспроприировано после революции как «предметы культа», что-то утеряно. Откуда берутся, как появляются облачения?
- Очень сложно говорить об абстрактном храме, потому что храмы всегда были разными. Разные они сейчас.
Облачения могут покупаться на средства общины, прихода. Чаще всего после советского разорения так оно и происходило, поэтому покупалось все самое-самое эконом-вариант. Но и в постсоветской России есть храмы, где сохранились исторические облачения. Например, в Покровском соборе, который в народе именуется храм Василия Блаженного, есть историческое шитье. Понятно, что оно не самого высокого качества...
- Почему понятно?
- Потому что самого высокого качества историческое шитье в соседнем домике – в Государственном Историческом Музее. Никто не будет служить на покровцах (ткань, закрывающие богослужебные сосуды) или на индитии (ткань, покрывающая престол) XVI века.
Сейчас ситуация понемногу начинает меняться благодаря коллективу энтузиастов, которые хотят, чтобы в храмах были не ширпотребные вещи. Первое время их шили кто как получится и появилось много облачений довольно низкого качества, но задача в то время стояла компенсировать их огромную недостачу в храмах. Это касается вещей любого предназначения от священных сосудов до ковриков на входе. Потому что возвращены были нищие, ободранные храмы и драгоценного там оставалось очень немного. Сегодня этот "рынок" самым простым насыщен, мало приходов, где нет совсем ничего. Иногда бывает новооткрывающиеся храмы собирают утварь. Но в среднем храмы обзавелись обиходным, и сразу захотелось красоты. Так всегда бывает. Любая красота – это надстройка над необходимым. И народ начинает творчески подходить к решению этих задач.
Традиционно шитье в храме – это женская вотчина: довольно долгое время единственный вид служения в храме женщины был что-нибудь для него сшить и подарить. Даже в хорах пели только мужчины. Ну, полы помыть – тоже женщины, но творческое воплощение – это именно шитье.
Совершенно очевидно, что шитье существовало очень разного уровня. И до нас дошла квинтэссенция этой культуры, самого высокого уровня вещи. Они делались качественными материалами на качественных материалах.
- Поэтому и дошли.
- Не совсем так. Они очень тщательно хранились. Когда целая мастерская в течение нескольких лет шьет Господскую плащаницу на шелке шелковыми нитками (это был импорт, значит – дорого), натуральным золотом – вполне естественно, что ее не таскают на каждую службу. Она хранится в ризнице и очень тщательно оберегается. Вообще наши предки крайне бережно относились к тканям. Ткань, особенно драгоценная всегда была важнейшим ресурсом в хозяйстве.
Неслучайно до нас дошло много всяких описей, переписей: самым тщательным образом перетрясали царские сундуки, ризницы. Все имущество проветривалось, приводилось в порядок, после чего аккуратно складывалось и учитывалось. И очевидно, что вещи, которые много служили, приходили в ветхость. Что-то драгоценное как золотая канитель или нитки с материалов выпарывалось, жемчуг, дробница драгоценная, накладки металлические из драгоценных металлов снимались и перешивались на новые вещи. А остальное утилизировалось – сжигалось.
- Я слышала, что такие ткани считаются сакральными, потому что перед занесением в алтарь их освящают. Поэтому их нельзя больше никаким образом использовать.
- Конечно нет. Это такой же образ, как и икона. Очень часто на тканях, которые используются в храме, есть так называемые лицевые изображения, то есть иконные изображения святых, Господа, Богоматери. И использовать их в качестве тряпочки, чтобы убирать со стола – святотатство. Поэтому ткани утилизировались также как изветшавшие иконы.
Как утилизируются изветшавшие иконы? Надо понимать, что мы говорим о периоде примерно до XVII века, тогда реставрационные работы по сохранению красочного слоя и по преставлению на новую доску, конечно не проводились, но какие-то сохранявшие доску технологии существовали. Если сохранялся красочный слой, основу укрепляли. Если красочный слой был сильно разрушен, а доска ничего, его снимали, а доску записывали – чего терять хороший материал. А когда спасти иконы было невозможно, их утилизировали: такими досками растапливался мироваренный чан.
С тканями происходило тоже самое. Если что-то из вышивки было "живым", это переставляли. Остальное сжигали. Конечно, к шитым иконам на Руси отношение было менее трепетным, чем к написанным, поэтому иконное изображение иногда дублировали подвесной пеленой с лицевым изображением – ее располагали под образом в храме. Ею завешивали образ во время крестного хода, чтоб, не дай Бог, дождик икону не замочил или птичка не капнула. Таких пелен сохранилось много. Исторически я не знаю были ли случаи поклонения пелене как образу, хотя сейчас бывает по всякому: иконы шьют и используют в качестве молельных образов. Это достижение современности. Относиться к нему можно по-разному. Я считаю, что вышитая икона уместна не везде. Иногда лучше бы не изображать святых.
- Например?
- Например закладка в напрестольное Евангелие. Она играет служащую роль, а иконный образ всегда со-служит, со-молится собравшимся в храме, поэтому Пантократора (образ в иконографии Христа, представляющий его как Небесного Царя и Судию) изображать на закладке неуместно. А вышивают и Его, и Божью Матерь. Вышивают от восторга.
Лицевые изображения в храме – штука довольно редкая, но так было всегда. Потому что это мастерство самого высокого класса, и позволить его себе могли только очень богатые вкладчики. Это всегда был подарок в храм великокняжеской светлицы: ни храмы, ни монастыри сами никогда не вышивали таких вещей. Жила-была великая княгиня София Палеолог или Елена Волошанка, Мария Тверская, Елена Глинская – все вышивали.
- Они сами вышивали или вышивали девушки при них?
- У них был штат, конечно. Некоторые вышивали сами, другие осуществляли руководящую роль, но вышивкой умели заниматься все. Как и женщины из богатых боярских семей. Скажем, Годуновы. Позже это распространилось на богатое купечество, на семьи именитых людей. Знаменитое Строгановское золотное шитье появилось благодаря тому, что у семьи (Строгановы – русские промышленники и помещики) были огромные мастерские, которые делали шитые вещи очень высокого технического и художественного уровня. Их мастерские выработали определенный художественный стиль.
Почему так происходило? Шитье в храме высокого художественного уровня. И как любое искусство оно всегда было избыточно, а значит с прагматической точки зрения абсолютно ненужно. Благодарность сердца, она всегда сверх необходимого. Послужить можно и на простых тряпочках, украшенных одним вышитым крестиком из галуна сделанным или кисточкой написанным. А вышитые священнические облачения всегда являли восхищение славой Божьей, поэтому для них приобреталось самое драгоценное: дорогие ткани, золото, натуральные камни и жемчуг. И работа над ними была очень-очень времяемкая.
Вполне естественно, что у крестьянки, которая, едва встав, побежала по кругу дел, попросту нет времени на лицевое шитье. Я уже не говорю о том, что не было электричества. Женщины шили, ткали – рукодельничали – при лучине. Вышивать тонкие лицевые вещи при лучине нельзя, их вышивали только при дневном свете и открытых окнах. Ниточка шелковая толщиной примерно четверть миллиметра, а ее не только положить надо, ее нужно прикрепить к ткани, то есть расколоть иголочкой. И эта иголочка как волосок тонкая. Я знаю случаи, когда, украшая вещи мелким речным жемчугом, его низали на человеческий волос – такая в жемчужинах тоненькая дырочка была высверлена. То есть это очень трудо-, времязатратно. Вполне естественно, что только очень богатые семьи могли себе позволить посадить пяток девушек в верхний этаж терема – светлицу, где летом почти всегда солнце и ничто его не загораживает.
Со временем лицевое шитье ушло из церковного обихода. В XVIII веке оно перестает существовать как вид искусства, им никто не занимается.
- Потому что требовало много времени?
- Этот вид благочестия ушел. Что-то произошло с сознанием людей и тратить годы жизни, чтобы сделать небольшую вещь больше не представлялось необходимым. Шили много орнаментального. Эти работы сохранились в Музее истории религии – там залы заполнены покровцами, хоругвями, Господскими плащаницами с написанной на холсте маслом фигурой и орнаментальной каймой. И огромное количество священнических облачений того времени, которые выглядят как парадные мундиры. Изготовленных в той же технике и, зачастую, спроектированных теми же художниками.
Изменилась эстетическая парадигма, и люди перестали понимать, что красивого в тех тканях, эстетику лицевого изображения перестали понимать. Я провела эксперимент – показывала исторические лицевые изображения и спрашивала у знакомых моего возраста (от 35 до 45 лет) – нравится им или нет. В частности, катапетасму (занавес за иконостасом, отделяющий царские врата и престол) мастерской царевны Ксении Годуновой – высочайшего технического и эстетического уровня вещь. Показывала людям церковным и не церковным, но некоторые из них очень эстетикоориентированы, им важно присутствие красоты в жизни. Тех, кто входит в эту эстетическую парадигму (например, вышивальщицы) слеза пробивала, когда они видели эти работы живьем. А от людей, которые не сталкиваются с образом, я получала ответ: "Ну да, столько работы". Они видят работу, но не видят в ней красоты.
Конечно, иногда вещи до нас доходят в плачевном состоянии: они растянуты, где-то выпавшие камни, высыпавшиеся от времени ниточки. Кроме того, они часто проклеивались натуральными клеями вплоть до клейстера, их ели жучки, мыши – кто их только ни точил. Тем не менее, есть, что посмотреть.
Еще надо учитывать, что, пришли монголы и все сожгли. Сохранилось очень мало вещей домонгольского периода. Есть, но мало. И монголы – это война. Тут не до плюшек.
- О чем мало кто задумывается в мирное время.
- Некогда и не на что. Что-то все равно шилось, но не много. А когда монгольское иго кончилось, начался расцвет. В XV веке появилась целая плеяда могучих иконописцев, было построено огромное количество архитектурных памятников, в том числе и каменных. Туда же вписалось и лицевое шитье. XV и XVI века – это расцвет лицевого шитья на Руси. Памятников до нас дошло не очень много, но все они известны, все они на глазах, их можно посмотреть. И спад. В XVII веке наблюдается довольно заметный упадок, а полное разрушение традиции лицевого шитья наступает в XVIII веке.
Интерес к лицевому шитью возродился с открытием икон в начале XX века. Иконы ведь тоже не очень понимали веками: они висели закопченные, часто в окладах настолько плохого качества, что не был виден их смысл. Они были частью привычной церковной культуры, но красоты в них не видели. С открытием икон любопытство стало вызывать и шитье. И кто-то даже кое-что воплощал: недавно в Музее истории религии проходила выставка, посвященная шитью эпохи модерна, но тогда в моде были довольно странные, очень авторские трактовки: херувимы, похожие на бабочек, и все остальное вышито в этой новой системе ценностей.
Понятно, что в советское время церковной вышивкой никто не занимался – служили на чем угодно, что осталось с прежних времен. А большая часть священников отправилась по баракам, где служили, используя полотенца.
Примерно с конца 90-х годов началось движение по возрождению вышивки, и было немало описано изучавшими ее искусствоведами. В частности этим занималась Наталия Андреевна Маясова. И интерес появился. Причем интерес не умозрительный, не искусствоведческий, а интерес повторить, сделать также. Но никто не умеет. Кто остался? Торжок по картону шьет орнаментальные вещи, где-то по советским республикам остались национальные вышивки. В Грузии была своя школа, но это очень регламентированное шитье. Сюжеты, трактовка по цвету – все регламентировано: "Мы шьем лики сканью по форме и больше никак. Наши предки так шили, и мы будем". Как бы то ни было, традиция сохранилась – все-таки Грузинскую Церковь так не кошмарили, как Русскую.
Словом те, кто хотел вышивать, столкнулись с проблемой: не у кого научиться. Приходилось изобретать и придумывать что-то самостоятельно. В результате древние памятники – в Русском, в Белозерском музеях – были изучены по сантиметрам. У руководительницы нашей мастерской была возможность, она народ из мастерской водила в запасники посмотреть изнаночку. Потому что по лицу не понятно, как шит тот или иной шов. Постепенно нарабатывали навык, техническую базу подводили.
- Вам требовалось понять принцип лицевого шитья? Нужно было (если я правильно перевожу) научиться вышивать?
- Совершенно верно.
- Вышивать не крестиком, а церковное.
- Да. Потому что церковное лицевое шитье – не народная вышивка. Оно строится по другим принципам. Во-первых, это немножко другие материалы, а, во-вторых, это действительно другие швы.
- Другие швы. Навскидку – сколько вы знаете вариантов "другого"?
- Если по группам...
- Так, по группам... прям страшно стало.
- Да. Шелковая гладь – 2 основных шва, но есть инверсии. Атласный шов, шов в раскол. Но это не сто процентов. Там...
- Не-не-не, не углубляйтесь! Не углубляйтесь. Я все поняла.
- Как только не шили! И тамбурным швом – очень интересная фактура. Потом швы вприкреп. Что такое прикреп? Это когда ниточка драгоценная – золотая или серебряная, или шелк, свитый с золотом. Ее сверху прикрепляют шелковым маленьким стежком прикрепа. И этим прикрепом можно выстроить геометрический орнамент. Это называется счетный прикреп: вышивальщицы считали, где им прикрепить эту ниточку, чтобы создать орнамент. Швы прикрепы по форме: когда золотая ниточка по форме шитья выкладывается и начинает сиять под разным углом разным цветом. Этот вид создает объемный эффект. Были швы металлическими нитками на проем, мы так сейчас уже не шьем. Шили даже двусторонние вещи, которые и с изнанки и с лица имеют одинаковый или похожий рисунок. Китайцы и сегодня делают шелковые двусторонние вещи. Но шелк – не металл – технология другая. И это я только не все лицевые назвала.
- Я поняла, что погорячилась, задав этот вопрос.
- Я знаю, потому что мы преподаем шитье. Из-за того, что сохранилось мало информации, и нет учителей, которые могут опыт передать, наша мастерская еще и обучающая.
Мы считаем, что нужно как можно больше учить, чтобы храмы заполнялись живыми тканями, над которыми думала и молилась живая женщина. Чтобы это была молитва, а не обиходная вещь, которую захотел и выкинул. Чтобы было прикосновение к Божией красоте, а не только утилитарное использование. Поэтому мы много учим и очень поддерживаем тех, кто, уезжая, создает у себя мастерские. Нам очевиден недостаток в вышитых вещах ручной работы.
Последние лет 8 уровень шитья очень высокий. Это видно, когда мы собираемся на конференции по обмену опытом: уровень новых вышивок вполне дотягивает до старых.
- Как становятся златошвейками, вышивальщицами? Как вы ею стали?
- Господь разум отнимает.
- Это мне очень понятно.
- Вышивальщицы – собрание абсолютно сумасшедших людей, которые горят идеей. Они не могут по-другому. Заработать вышивкой почти нельзя. Наша мастерская обеспечивает свое существование, но это довольно большая и известная мастерская. А одиночным вышивальщицам заработать на жизнь вышивкой невозможно. Это всегда жертва, по-другому невозможно.
- Значит у нее должен быть другой источник дохода?
- Ну да.
- Объясните, почему. Мне фраза "вышивкой заработать нельзя" ничего не говорит. Почему нельзя? Вы работаете. И работаете много. Ваши изделия дорогие.
- Стоят-то они много, но их мало кто может купить. Мало кто в церковном обиходе вынуть из кармана "котлетку" денег и купить лицевую закладку с микроскопическими миниатюрами Воскресения Христова. Опыт такой у нас был. На выставке подошел человек, достал кошелек, отсчитал 18 тысяч: "Мне это, пожалуйста". И унес. Но это единичный случай, и мы рассказываем его как легенду.
Обычно это заказ. Приходит человек: "Нам нужно то-то и то-то". Заказ утрясается по деньгам, по срокам и шьется специально для этого человека.
Почему я начала говорить, что это всегда было искусство и всегда вклад? У нас много вещей шьется бесплатно. Мы шьем, потому что не можем не шить. Если есть заказ – это благословение Божие на поддержание штанов, на обеспечение нашей жизнедеятельности.
Что такое благословение? Это Его благая воля, чтоб была эта мастерская, чтоб мы продолжали учить. Значит Он обеспечивает нас заказами, за которые платят деньги. Но довольно часто заказчик заинтересован в том, чтобы получить работу подешевле.
А подешевле (и побыстрее) означает использовать ноу-хау или современные технологии компьютерного шитья. Например, заказывается хоругвь. Если мы будем шить ее всю целиком руками, это займет полгода. Эти полгода 4 вышивальщицам, которые ее вышивают, надо платить зарплату: вышивальщица должна поесть, попить, одеться во что-то, за электричество платить. Немало набегает. Поэтому иногда жизнь заказчика упрощается: лицевое изображение иконы на хоругвях мы шьем руками, а кайму – на машинке. А чтобы совесть наша была удовлетворена, делаем оживочку ручной работы – камушек жемчуга, канительку где-нибудь пришиваем. Чтобы это была не полностью скучная компьютерная вышивка. И тщательно подходим к проектированию, чтобы получилась красивая, качественная проектная работа.
А сколько я знаю вышивальщиц-одиночных, им практически невозможно найти обеспечивающие жизнь заказы. Меня обеспечивает супруг. Также и великокняжеские мастерские не зарабатывали денег. Великую княгиню обеспечивал супруг, и она могла себе позволить рукоделие.
- Хорошая аналогия.
- Скромная.
- Мы говорим о вышивке не первый раз, и однажды вы произнесли слова "срочный заказ". Мы поговорили плащанице. Тогда вы сказали, что срочный заказ изготовления плащаницы – это полтора года. Для мастерской.
- Если многофигурная – да.
- Сложная, многофигурная. Ручная вышивка. Я не очень представляю себе, как может быть оплачена такая работа.
- Это миллионный заказ. Но поймите, это музейные вещи.
- Осознает ли заказчик (если таковой имеется), что "срочный заказ" он увидит через полтора года?
- Сроки всегда оговариваются.
- Но человек осознает, что полтора года – это буквальный срок, а не преувеличение?
- Заказчики, как и прочие люди, бывают разные. Кто-то приходит подкованный, представляющий что он просит. А с кем-то приходится вести педагогическую работу: он не понимает, почему должен за это платить столько, если в фирменном магазине церковной утвари массового производства точно такое же, даже лучше (гораздо сильнее блестит) дешевле и уже готово. Только плати. Люди разные. Заказчики разные.
- Если сейчас есть машинная вышивка и довольно хорошего качества, зачем вы учите? Зачем новым мастерицам появляться?
- Зачем мы учим вышивать руками, если это же можно сделать на машинке?
- Да.
- То же самое, что мы делаем руками, невозможно делать на машинке. Как вам объяснить…
Это вопрос уровня – зачем служить литургию лично, если можно запись послушать? Вышивка – это живое молитвенное участие. Я уж не говорю о том, что ручная вышивка, даже ученическая, по художественному уровню всегда лучше машинной. Ведь при ручной вышивке каждый стежок – творческий акт. Каждый! Это маленькое творческое движение. Его запрограммировать невозможно.
Одни вешают репродукции и фотографии картин на стену, другие покупают настоящую живопись. Я не люблю употреблять такие термины как энергетика, и дело не в энергетике, но красивое в храме – это всегда трансляция радости, нашего благодарения. Отсюда такое отношение к ручной вышивке. Эти вещи только для того, чтобы радовать, они больше ни для чего! Они радуют нас, пока мы их вышиваем, а тех, кто ими пользуется, во время службы.
- Вы упомянули, что в вашей мастерской учат вышивать.
- Да.
- А расскажите о вашей мастерской. Вы набираете учеников – как это происходит? Вы принимаете всех желающих? Учиться приходят только женщины или и мужчины тоже? К вам обращаются люди, понимающие, что они должны непрерывно молиться во время работы, или для кого-то это фан и хобби?
- У нас есть определенные критерии приема учениц, которые немножко двигались в разные направления. Мы называемся Золотошвейная мастерская "Убрус" – Школа церковной вышивки и золотого шитья. Мы однажды решили, что мы не только что-то шьем красивое для себя, но и сами учимся, изучаем техники, что-то придумываем. У нас ни один курс не похож на предыдущий, потому что мы сами не стоим на месте. И самое свеженькое сразу транслируем ученицам. Так что мы – обучающая мастерская.
Одно время обучение у нас длилось 4 года...
- О! Это уже институт!
- Не совсем. Было по 2 пары в неделю. Обучение включает в себя курс церковных искусств, курс лицевого золотного шитья, курс материаловедения, реставрацию и много часов практики – занятий, на которых ученицы садились за специально для них начатую работу и несколько часов ее шили, чтобы почувствовать процесс. Как это – вышивать вещь, над которой несколько месяцев работают разные люди. Это совершенно другая ответственность, другая собранность. Сейчас так тоже делается, но мы были вынуждены постепенно сократить часы – мало кто доходил до финиша при таких раскладах.
Сейчас основной курс занимает 2 года с плотным графиком обучения. В первый год мы даем все техники шитья и орнаментальный рисунок, который как раз я и преподаю. Во время этого курса люди впервые берут карандаш, с ужасом смотрят на лист, на котором надо что-то изобразить, а заканчивается год тем, что они полностью, с нуля проектируют комплект литургических покровцов. То есть моя задача – дать инструмент, который позволял бы им проектировать, что угодно, в каких угодно сочетаниях.
Это, конечно, не курс академического рисунка, такой задачи у нас нет. Это практические вещи: форматирование, увеличение, уменьшение размера, компилирование из разных частей орнаментов. Немножко колористики и общий курс по логике орнамента. Я всегда снабжаю учеников списком литературы, который им поможет компенсировать любопытство и подковаться в теории. И мы добиваемся того, чтобы они выполнили проект к концу года. После чего следует курсовая работа с проектированием, чтобы за летние каникулы они ее могли вышить. Это закладка в напрестольное Евангелие с изображением креста на горе Голгофе на фоне Иерусалимской стены со всеми разнообразиями. Кто-то херувимов рисует по окрестностям. Я помню очень красивую закладку: там овечки на Голгофе паслись, другие изыски какие-то были.
Второй курс полностью посвящен вышивке лицевых изображений. Руководитель мастерской Елена Юрьевна Катасонова преподает основной курс – историю и разновидности моделировки. Потому что шитье шелком: как повернешь строчку этой ниточки, так она и будет блестеть. Елена Юрьевна учит как шить, чтобы это было гармонично. Большое количество иллюстративного материала показываем, чтобы у людей появлялась некая насмотренность на эти вещи, чтобы они умели смотреть на древние вышивки. И мой курс иконописного рисунка: мы снимаем прориси с хороших иконных образцов. Я немножко ставлю им руку. Задача – снять зажим перед рисованием образа, потому что многие совершенно оправданно боятся этого процесса. Одно дело цветочек нарисовать, а другое дело святого. Мне надо, чтобы они в линии иконописного рисунка, уловили логику – из чего строится икона. Больше не успеваем.
Ту же информацию мы даем на интенсивных курсы для приезжих. Это два курса по две недели занятий с утра до ночи. 2 недели на орнаментальный курс и 2 недели на иконописный курс. Контингент менялся со временем. Сначала было несколько групп. Кто-то хотел учиться днем. Я училась по субботам и вечером. Это уже 2 группы. Плюс второй курс – еще 2. Потом поток иссяк. В какой-то момент нам показалось, что в Питере мы выучили всех желающих, и мы начали набирать людей с меньшим пристрастием. Сейчас интерес снова появился. Возможно новые люди приехали в Санкт-Петербург.
- Подросли.
- И подросли. У нас есть ограничения. Во-первых, мы всегда просим письменное благословение духовника или настоятеля храма, чтобы набирать людей хотя бы немножко прикасавшихся к церковной культуре. Очень сложно объяснять, кто такой херувим, если человек вообще ничего не знает. У нас интенсивные занятия, и мы не можем тратить на это время. Если в группе оказывается совсем невежественный в церковном обиходе человек, происходит сильное проседание остальных во времени. Добыть это благословение не так сложно. Иногда приходят совсем малоцерковные девочки, но они наверстывают.
У нас есть ограничение по возрасту, но вовсе не верхнее, а нижнее. Мы не берем совсем деток учить, а начинаем набирать с 15 лет. До этого возраста абсолютно другое строение занятий. Когда приходит взрослая женщина, ей нужна информация, а деток надо развлекать, чтобы они информацию усваивали. Это другая структура обучения.
Примерно лет 10 мы не принимаем мужчин. Были случаи, к нам приходили монахи, которых настоятель почему-то благословил учиться вышивать. Они иногда очень старательные и талантливые, но не очень умеют вставить нитку в иголку, у них мало практического навыка: любая женщина хоть раз, но пришила пуговицу. Потом, если честно, смешанные группы, сильно ухудшают усваивание материала.
Не знаю как мужчины относятся к тому, что вокруг них сидят дамы разного возраста, разной внешности, но сестры моментально перестают думать о том, что делают их руки. Даже если они не имеют никаких видов на этого монаха. Там нет никакого флирта! Но они перестают думать о вышивке и начинают концентрироваться на сидящем рядом брате. Не знаю, почему, но так происходит. В последнее время мы не очень их набираем. Но откровенно сказать, дяденьки и не рвутся. Самое удивительное, что зачастую мужчины вышивают не хуже женщин. Хотя есть целые традиции, где вышивают только мужчины. В Индии, во многих арабских странах, вышивка – это мужское занятие. И я знаю мастеров, которые вышивают запоминающиеся, очень выразительные вещи. Если когда-нибудь соберется мужская группа, можно будет устроить интенсивный курс.
Это, собственно, все ограничения. Бабушки приходят иногда очень ветхие, старенькие.
- И вы берете их?
- Берем, конечно. При такой интенсивности обучения каждый возьмет свое. Понятно, что есть люди, которым интересней проектировать шитье. Другим интереснее шить. И если у человека есть опыт другого рукоделия, воплотить себя в церковной вышивке ему легче. У него уже есть бэкграунд по техничности шитья. Но это совершенно не обязательно.
Я вам больше скажу. Не знаю, как коллега, которая ведет курс по технике шитья, но рисунок мне удобнее преподавать людям, которые никогда нигде ничего не рисовали. Потому что всех художников приходится переучивать, а они очень упрямые. Они знают, как надо.
А церковное искусство другими законами живет. В нем нет самовыражения, которое бывает в авторских художественных работах. Это всегда соборная вещь.
